Впрочем, если уж быть совсем честным — то никак не представлял и искренне считал себя человеком взрослым, обремененным дипломом и парой солидных научных разработок, а потому в ученики никак не годящимся. Вот только доказать это наглой девятихвостой твари никак не получалось: подписанный под неоспоримой угрозой жизни контракт ставил Шесса в совершенно бесправное, практически рабское положение, лишь по насмешке высших сил именуемое ученичеством. А он-то был искренне уверен, что все подобные глупости остались в старинных средневековых трактатах!

      И если изначально Шесс обладал какими-то иллюзиями относительно своего положения, то лишился их практически сразу, словив по зубам какой-то грязной тряпкой и пустым ведром по голове. Сопровождалось это варварское действие собачьей командой «намагичил — убирай». Попытка бунта была подавлена тут же и совершенно безжалостно — лопатка, по которой прошелся окованный сталью наконечник хвоста, до сих пор немилосердно чесалась при любом неверном движении.

      Первые недели превратились в нескончаемый кошмар, в насмешку именуемый «укреплением духа и тела», как с этим была связана генеральная уборка всего храма от крыши до подземелий, Шесс не знал. Весь его мир сосредоточился вокруг двух чувств — голода и усталости, и впервые в жизни в его голове не было никаких посторонних мыслей.

      «Раб! Ну чистой воды раб, — тоскливо размышлял алхимик, сметая в кучу стеклянного крошева, — работаю за еду! Никакой личной собственности, даже штаны, и те дареные!»

      Со штанами история и вовсе получилась грустная и очень обидная: их сожрал кактус! Тот самый, который Шесс сейчас мстительно раздавил каблуком, пресекая попытки чрезмерно активной флоры уползти за чудом устоявший шкаф. О том, что в агрессивное состояние растение пришло после очередного взрыва в лаборатории и распыления в воздухе подозрительного зелья его же собственного приготовления, алхимик таинственным образом забыл.